(примечание: вы можете использовать элементы данного списка в качестве ников для твиттера, названий ваших музыкальных проектов, имен героев для особо извращенных фанфиков, или даже поиска новых теорий заговора)

А сейчас, пожалуйста, включите синтезатор грибов - и я последую вашему совету... Включайте, конечно, только медленно... Но я не тороплюсь - я как раз стал понемногу привыкать к грибам. И меня интересует про особенности структуры. Вот, например, какой может быть гриб после вылупления? Вы знаете, что у гриба четыре глаза? А после цветения - шесть? Правда, бывает и семь и даже восемь. Правда, бывает и десять... Не знаю, я еще не выяснил. Потому что я собираю грибы, а не ученый, к примеру.

Это грибы с дипломом - как парашют, как парашют. А почему все называют нас парашютистами? У нас в СССР были советские парашютисты, а потом их всех убрали, потому что парашюты многим уже надоели. Мы просто падаем в воду, и все. Мы не люди, а грибы - и поэтому выбираем такой способ, какой удобней для нас...

Ох, и люблю же я грибы! Мне обязательно нужно их собирать не только потому, что каждый раз, когда я покупаю килограмм грибов, я чувствую радость и успокоение, а еще и потому, что каждый раз они становятся чем-то особенным, потому что у них есть душа. А что такое душа у гриба? Это такая же красота, как небо или вода или даже еще ярче - например, соленый желтый свет большой луны. Когда я ем гриб, я как бы возвращаюсь в прошлое. Наверное, поэтому в наши дни спрос на грибы упал - грибов стали покупать слишком много. И сколько раз я просыпался с криком и с досадой, если корзина была пустой. А сейчас, если я кладу в нее несколько штук, наступает такая минута!..

А помнишь осень? Как мы с тобой катались на лодке, держась за одну ее заруку? Помнишь, как мы с тобой искали грибы на московских садах? Я помню все. Я столько всего помню. Я сам был ребенком. Помнишь наших маленьких поросят? Помнишь, как мы кричали им, чтобы они быстрее бегали? А как мы радовались грибам? Это было так давно... Когда я вспоминаю об этом, у меня перехватывает дыхание. Я как бы выхожу в новый мир, и мы вместе идем по дороге своих воспоминаний.

А помнишь, как мы строили грибную грибочную избу? Помнишь, как мы ходили туда играть в песочницу? А когда на деревьях появились грибы? Помнишь, как мы играли, ходили в лес, собирали грибы? А помнишь, как мы возвращались домой? Помнишь грибы? Вспоминаю каждый день, вспоминаю каждую минуту. Это бывает только во сне, но когда я просыпаюсь, я все равно вспоминаю этот сон... Все до последнего слова, до последней возможности вспомнить... О радость... Я помню!
Я помню! Все до последнего слова, до последней возможности вспомнить.

Я помню!

Да, я шаман, я шаман, я видел много стран, много снов, слышал много разных голосов! Я знаю, что происходит в далеком крае, где за лесом горит одинокий костёр. Наступают тяжёлые дни, падает звезда над миром, исчезают цвета и звуки — но они ещё не коснулись людей. В стороне от огней качаются странные существа с косматыми зарослями на головах. Они приближаются. Не просто приближаются, а переворачивают землю вверх дном, превращая её в бескрайнее поле, усыпанное железными черепами, скелетами дубов и грудами мёртвых монет. Видят меня — и знают, что придёт к ним долгожданная весна. Что-то огромное мчится по полю — огромное, похожее на волка, а на голове у него — венец из веток и листьев, венец из звёзд, луны и множества огней. Я вижу его глаза и слышу гул, от которого содрогаются небеса. А потом он приближается к людям — и склоняет своё лицо к земле. Потом я вижу огонь в его руках — и чувствую ветер, и вижу огненную пену, падающую из его рта… А потом я вижу вдали, на горизонте, мерцающее солнце, а на небе множество звёзд, и я слышу шёпот птиц, крики зверей и песню ручья. Я вижу золотой город и длинную лестницу, спускающуюся к нему — один из тех, в которых жили духи подземного мира. Там, где играет река и распускаются цветы! Там! Где пел ветер, уносящий печаль в глубину мира! Там! Моё дыхание становится свистом ветра — и я поднимаю голову… и вижу его, зверя-исполина! Он стоит в круге света, падающем из моих глаз, он — словно источник света для всех солнц в мире, и свет этот пронизывает его с головы до ног… Его следы видны в тех местах, где земля напоена водой. И когда я говорю тебе, зверь, что вижу тебя, ты быстро поднимаешь морду и мотаешь ушами, и между рогов у тебя появляется дверь, и через эту дверь я могу войти в твою пещеру, и лечь у твоих костров… Но где твоё сердце? Где твой огонь? Где твои листья? Где твой ветер? Где твоя кровь, вливающаяся в чашу, которую я пью? Где твой свет, твоё солнце и твоё море, твоё дыхание, твой дух, твоя тень, твоё эхо, твои друзья и мои враги? Всё в моей руке, и я становлюсь выше них! Они падают в туман — и растворяются в нём. Нет ни начала, ни конца, и нет ничего во всём этом… Ничего. Пустота. И просыпаюсь я… и вижу всё.

(Автор: Механик)

Ты идёшь в ванную, умываешься холодной водой, чищу зубы, приглаживаешь волосы и принимаешься за работу. Перед тем как включить компьютер, ты несколько минут смотришь на портрет Гитлера, висящий над столом; затем, сделав ещё несколько шагов, входишь в комнату и садишься за компьютер. Сделав это, ты нажимаешь на «Enter», набираешь длинный код и вводишь пароль.

Закрыв за собой дверь, ты поворачиваешь ключ и начинаешь думать. Сначала ты размышляешь о том, что здесь делают чай и пиво. Потом ты думаешь о том, что тут много книг, наконец ты начинаешь думать о том, что здесь давно никто не был, и о том, что такого большого экрана, как сейчас, здесь никогда раньше не было. Это удивительное место – именно то, что нужно тебе, подумал ты. Здесь, если захочешь, можно долго отдыхать и смотреть новые фильмы. Чем больше ты об этом думаешь, тем больше оно тебе нравится. Даже трудно себе представить, что могло бы тебе не понравиться. Ведь жизнь – это огромная гонка за энергией и простыми ощущениями, и главное из них – это видеть всё вокруг и наслаждаться каждой секундой.

Уютная комнатка – единственное, что сейчас тревожит тебя. Ты поворачиваешься на месте и с улыбкой шагаешь к тёмной двери комнаты, где стоит шкаф. Это шкаф твоего детства – он всегда является для тебя источником приятного удивления. Теперь он стал слишком просторной и совсем не радует глаз.
Через секунду ты понимаешь, в чём дело. От этого окна к стенке была приварен огромный экран, во всю стену от пола до потолка.

Очень давно было замечено, что люди в моменты радости больше всего любят смотреть на экран телевизора, и оказалось, что экран этот напоминает им о днях, прошедших в тесных залах кинотеатров. Твои руки хватаются за голову, ты поворачиваешься к окну и разглядываешь экран. Там идёт фильм – например, «Пролетая над гнездом кукушки», с экрана, сидящего за твоей спиной, кажется, что ты летишь над зелёной луговиной и видишь где-то поблизости огромную золотую кукушку, которая сидит на дереве и выводит по травинке в миллиметрах от твоего лица. Этот портрет кукушки так великолепно прорисован, что на душе становится очень легко. Ты начинаешь улыбаться, и вдруг слышишь, как песня-будильник снаружи долетает до твоего уха: «Так, точно! Только что радио сообщило, что японцы вторгнутся на Тайвань! Стало быть, уже двадцать третье число, и завтра у нас Новый год! Вот так, ребята. Так и запишем – двадцать третье число. На ура!»

Занавес. Следующий рассвет. Ты проснулся от громкого стука в дверь. Ты заметил, что если кто и стучит в дверь, то лишь затем, чтобы рассказать, что время твоей жизни подходит к концу. Что ж, ты прекрасно знаешь, что это вранье. Но сейчас тебе не до шуток. Открой и предстань перед судьей.
Перед тобой – какой-то дядька в чёрной куртке с капюшоном, из-под которого виден кончик толстой золотой цепи. Ты узнал в нем судью. Он говорит, что по приказу того же самого ночного сумасшедшего, которого ты когда-то рассматривал на картинках, тебя упрятали в карцер. И ещё он говорит, что раз ты – сбежавший каторжник, ты и должен сидеть в карцере, а то, что ты видишь перед собой, – твоя карцерная жизнь. Ведь это, в конце концов, твоя смерть? Разве ты этого не знал? Ответь, подлый злоумышленник, на этот вопрос. Ответь правду!
Так говорят тебе твои тюремщики. А они не шутят, ребята. Они действительно говорят, что в твою жизнь вошёл новый день. Но ты ничего не знаешь о новом дне. Ты не знаешь, что оно и есть твоё смертное существование. Ты знаешь только, что оно и есть момент истины.

В советское время людям говорят: «Надо любить своего соседа». Надо любить и свою жену. Любить, когда она печет торт, и есть с ней вместе пельмени. Любить, когда она скатывается с лестницы на восьмом или девятом или никак не может раздеться после прыжка. Любить, когда её на работе пускают в штаны.

«Нет, – думает Валера, – надо всё это любить по-другому».

Что именно «по-другому», он не знал. Одно было ясно совершенно точно – делать это надо. И Валера решил попробовать.
И стала жизнь налаживаться. Валера стал часто ходить на работу в ДК имени Че Гевары, правда, главным образом чтобы посидеть за прилавком и съесть десяток-другой тортов. И однажды, когда он проходил мимо дома культуры, из окна его кабинета донеслись разные звуки, в том числе удары кастаньет. Валера остановился, встал на цыпочки и стал глядеть в окно. Улица была пуста, но стук кастаньет показался ему чем-то очень знакомым и жутким. У него стало резко колотиться сердце; сильнее забилось его сердце и где-то на западе – и в самом центре мира – ухнуло в колокол.
Нет, никакое это не колокололо, а тихий и одинокий звон сталинских похорон.
Звуки кастаньет вдруг стихли, и зазвучал голос старухи-кассирши. Она допела свою песню, опустила сумочку в бумажный пакет, сунула туда большую кредитную карточку и пошла, покачивая плечами, в здание. Валера шагнул за ней, пытаясь на ходу сохранить спокойное выражение лица. В конце концов, со всеми живыми людьми, которых он когда-нибудь встречал на своем пути, он держался всегда очень прямо и величественно; вот и сейчас он ускорил шаг, стараясь ступать ровно. Старуха меж тем подошла к почтовым ящикам, стоящим по обеим сторонам дороги, и долго в них рылась, опустив руку в какую-то темную, похожую на слиток свинца, массу. Наконец, она достала оттуда бандероль, обтерла ее о плащ, сунула за пазуху и пошла дальше.

Валера опять посмотрел по сторонам. Светило уже село, и вдалеке сияли две неоновые желтые буквы – «МИР». Впереди был ресторан, и Валера решился пойти туда. Время уже приближалось к пяти, и в ресторане было людно. Было очень жарко; люди на улице покупали сигареты, пили кофе и ели. Вот только странное ощущение отрешенности, лежащее в основе происходящего, не оставляло Валеру ни на секунду. Что-то было не так. Он все время чувствовал вокруг множество людей, но ни с кем не говорил и даже не смотрел по сторонам. «Куда же мне идти? Почему я просто так иду и ничего не делаю?» – думал он. Его мысли прервало движение за спиной – это подошла старушка.

Cтаруха вдруг повернулась к нему и спросила: «Гражданин!», видимо, получив какое-то подтверждение. Валера растерянно кивнул и быстро пошел вперед. Неожиданно он услыхал на дороге знакомый звук кастаньет. Старуха как раз поравнялась с ним, и когда Валера чуть-чуть отошел от нее, до него донеслось: «Я, этот мир, насквозь вижу... Вижу пламя любви, чую запах надежд, слышу стук оков…» Старуха на секунду остановилась, а потом повернулась и пошла назад. И, что самое странное – Валера вдруг явственно понял, что сейчас произойдет, и уже много лет ждет этого мгновения. Он вдруг услышал сигнал автомобиля, повернул за угол и увидел серую «Волгу», которая, маневрируя, приближалась к нему с левой стороны. Старуха, почувствовав за спиной движение, рванулась к Валере, закричала: «Остановись, не трогай меня!», хотела ткнуть пальцем, но не сумела и, выронив бандероль, свалилась на асфальт. Ее остановившиеся глаза уставились в пространство между Валерой и затормозившей «Волгой», а рука – к груди, в которой Валера заметил черный аккордеон – с такой силой рванула его к себе, что Валера еле успел отскочить. Он даже не понял, что произошло: вокруг было так темно, что на мгновение все пропало. Рука по инерции успела ударить по клавишам, а потом до него донесся знакомый уверенный гудок, и через секунду они оказались рядом. Валера прижал аккордеон к груди, оглянулся на старуху и неожиданно для себя произнес по-английски: «Простите, мадемуазель. Но мой возраст не позволяет мне играть в такую игру». Старуха перестала смеяться и медленно встала на ноги. Валера чуть было не уронил свою ношу, но старуха не обратила на нее внимания.

Через секунду толпа за их спинами взорвалась аплодисментами, а девушка в черном платье и краснощекий бомж с подносом под мышкой исчезли в темноте. Сзади снова раздался гудок, на этот раз – немного ближе. «Buck! – пропел Валера в ответ, и по его телу прошла волна сжатого восторга – как бывает, когда от уха к уху прижимаешь подушку. – Buck! Buck!» – передразнивая старуху, закричал он еще раз, развернулся и побрел прочь, раздумывая, что бы это значило – «Buck you».

С тех пор все происходящее с ним постепенно забылось. Постепенно он стал понимать, что, действительно, ничего не изменилось. Та же самая улица, за которой они сейчас стояли, те же дома, тот же завлекающий в ловушку асфальт, только хотелось все делать по-другому, и сейчас он чувствовал себя актером, отдающим партии в антракте последние распоряжения. И снова лишь мотив «buck you», тоже забытый и обретенный в конце концов.

Жил-был молодой милиционер. Однажды он шел по улице. И вдруг он увидел по дороге небольшую девочку. Она сидела на земле, и у нее были большие белые бусы. Милиционер подумал, что это была обычная девочка, и спросил ее: «Почему ты сидишь на земле? Почему у тебя большие белые бусы?» Девочка подняла на него большие глаза, посмотрела на него и сказала: «Я не девочка, а милиционер. Я люблю ходить по улицам и вспоминать разные красивые вещи из своей жизни. Вот только дома я часто засыпаю и просыпаюсь в милиции». Тогда милиционер очень испугался и сказал: «Теперь я уже ничему не удивляюсь».

Потом милиционер опять пошел по улице, и ему навстречу вдруг выскочил такой большой белый голубь, что милиционер даже испугался. Он подумал, что ему сейчас придется схватить белого голубя. Но потом он подумал о том, что в милиции у него наверняка есть оружие и он сможет справиться с таким большим зверем. Поэтому он пошел дальше. И вдруг навстречу ему выбежал второй белый голубь, и милиционер, испугавшись, что сейчас налетит какой-нибудь враг, быстро побежал и спрятался за толстый столетний дуб. А когда мимо пробежал третий голубь, милиционер вылез из-за дерева и побежал назад. Но он уже не боялся попасть в лапы к каким-нибудь большим белым голубям. Наоборот, он захотел догнать и отругать первого голубя. Поэтому он пошел к нему навстречу и спросил: «Ты зачем прилетел к нам в этот страшный город? Это твоя родная улица или чужая? Ты что, никогда не слышал ни одного своего громкого вопля? Когда ты стал белым? Когда у тебя выросли крылья? Когда у тебя появился клюв? Или ты не знаешь, что раньше голубь был только слабым и глупым животным, а теперь стал очень умным и сильным животным, и может теперь победить любого человека?» А белый голубь в ответ прокричал: «Я сам царь и бог этих дорог!» Тогда милиционер испугался и побежал прочь.

Поэтому он пошел дальше и скоро достиг своей родной улицы. И тут он увидел у своей калитки курицу-кучера. Она сидела на своей насесте и внимательно смотрела на него. «Курица! Курица! Не хочешь ли покушать?» – спросил милиционер. И курица сказала ему: «Хочу, муху куриную! И хорошенько». Тогда милиционер дал ей муху, и она стала ее кусать и грызть. Но ничего у нее не получилось, и она бросила ее в карман рубашки. Тогда милиционер сказал: «Ты что, совсем глупая курица? Раз ты не хочешь есть, я пойду в колхоз и куплю тебе полбанки самогона». А курица в ответ: «Какое там полбанки! Мне хватит одной». Тут милиционер совсем перепугался и побежал прочь.

Вот такая история… А в следующей книге я обязательно расскажу, как милиционер спас цыплят. А сейчас – спать. Скоро утром будет первый урок.

Толпа дружно ахнула, когда в ее центре возник из ниоткуда и быстро поплыл к плацкому столбику огромный белый ящик — точная копия того, что они видели вчера вечером на поле боя. Посреди ящика было что-то вроде тарелки из черного стекла и бледного металла. На ящике были какие-то непонятные иероглифы и знаки. А вокруг него двигались в полной тишине разноцветные ленточки света, которые темнели все сильней и сильней по мере того, как ящик приближался. Все невольно сделали шаг назад. Но таинственный объект неожиданно остановился, словно налетев на что-то невидимое.

Свет внутри ящика усилился, и из него показался высокий худой человек в старинном одеянии из черной парчи. Он опирался на длинную палку-копье и улыбался. В его руках был золотистый пузырек с уже знакомой зеленой жидкостью. Когда он поднес его к лицу одной из стоявших рядом девочек в длинном белом платье, она покачнулась, а потом повалилась на землю. Мужчина поднял голову, а потом нагнулся над девочкой и влил жидкость ей в рот. Девочка закричала и перевернулась на другой бок. Через несколько секунд она стала дышать более ровно. Ее глаза открылись, и она открыла рот, словно у нее что-то перехватило в горле. На ее лице отразилось удивление. Затем она беззвучно захохотала. А потом открыла рот еще раз, и из него донесся тихий гул, от которого у всех мороз пошел по коже. По лицу девочки потекли ручейки мутной жидкости, смешанной с темной слюной. После этого она стала превращаться в бесформенную глыбу черного мяса, покрытую копотью и усаженную длинными уродливыми зубами. Ее рот продолжал увеличиваться и увеличиваться, и вскоре девочка перестала походить на человека. Из ее груди вырвались клубы черного дыма, а тело почернело и покрылось глубокими язвами. Но самое поразительное было не в этом.

Главное заключалось в том, что мужчина, стоявший рядом, тоже почернел. Он уже не был таким молодым. Его одежда начала распадаться, и вскоре он превратился в пылающий факел. Его лицо вытянулось и сморщилось, и на лбу появились глубокие складки. Рядом с ним возник младенец, весь в красных прожилках, похожий на сгусток переваренной черной смородины. Его кожа была покрыта синими полосами, а ноги — розовыми пятнами. Несмотря на все это, младенец выглядел удивительно живым. В его глазах светилось детское любопытство. Я почувствовал, что мне становится страшно. Затем все тело младенца уменьшилось в размерах и превратилось в птицу с длинной жесткой шеей. Из ее тела вышло множество когтистых лап, раскрылось пустое белое брюхо, и оттуда вырвался хриплый рев. Птица взмахнула крыльями, пролетела над головой мужчины и опустилась ему на грудь. Мужчина на несколько секунд замер в позе эмбриона, а эта птица-ребенок сжала его в своих объятиях и стремительно унесла в темное небо.

Некоторое время все было тихо. Потом небо на востоке задымилось, а над городом загрохотал раскат грома. Молния прожгла черную кромку туч и ударила в металлический ящик. Раздался оглушительный треск, ящик взорвался, как бомба, и я увидел падающий на город дождь из горящего дерева. Через несколько минут, когда весь этот ужас закончился, девочка вдруг стала подниматься на ноги, и лицо ее снова приобрело человеческий вид, а глаза округлились и наполнились удивлением. Она улыбнулась и сказала чуть слышно: «Теперь мне будет так хорошо, как никогда прежде». И, прежде чем я успел что-нибудь сказать в ответ, она исчезла в воздушном потоке, пронесшемся по склону, оставив после себя кружащий голову запах ландышей. Где-то далеко на западе зазвучала торжественная мелодия.

(Автор: Механик)

Идет японец по городу и видит на стене неприличное слово «BUCKLED». Что делать? Он написал на стене следующее и спросил у прохожих — что это такое. Люди говорят, что какое-то непристойное слово — а что это значит, никто не знает. Тогда японец пошел дальше по улице. Проходит минут десять, и он видит на стене новое слово — «MORECACT». Что делать? Он начинает его читать и начинает понимать, что это значит — но все равно ничего не понимает. Тогда он идет дальше по улице, и уже через несколько минут оказывается на самой красивой и страшной улице. Тут он замечает на этой стене новое слово — «GOBRAL». И тут у него в голове начинают происходить очень странные вещи. Он начинает жадно пить водку — и только потом, когда выпил ее до конца, понял, что означает слово «BUCKLED». Дальше — больше. Он понял, что такое слово «MORECACT» и догадался, что такое слово «GOBRAL». Он стал придумывать себе все новые и новые определения и постепенно набрел на слова, в которых то «GOBRAL», то «BUCKLED» сочетались друг с другом. Он стал еще больше пить, и получилось такое стихотворение: «BUCKLEDACTURSTONG GOBRAL!»
И вот, бродя вечером по Москве, он встречает старого друга. Тот попросил прочесть стихотворение — и тот, недолго думая, выполнил просьбу. Тот стал читать стихотворение вслух. Тут у него в голове начался такой кошмар… Он вспомнил все слова, с которыми ему приходилось работать всю жизнь — и все они вдруг вылезли из его головы. Он снова стал верить в то, во что никогда не верил. У него пошла кругом голова, и он чуть не упал. Потом он пришел в себя, потряс головой — и вспомнил все. Он понял, что все это значит. Он догадался, что это значит по-французски. Тогда он по памяти написал новое стихотворение: «I' m GOBRAL, MORECACTIURSTONG CUCKLEDACT!» Но у него опять пошли круги перед глазами, и у него снова началась рвота. Тогда он сел на землю и заплакал. Он просидел так весь вечер и всю ночь.
А ночью он умер. Похороны были грандиозные. И все время звонил телефон. Звонил телефон. Никто так и не снял трубку.

Хочу рассказать вам еще одну историю из жизни Ивана Порфирьевича.

История произошла летом того же года на рыбалке недалеко от Коктебеля… Перед этим он воткнул удилище в песок. А в это время что-то происходило с ним самим. Он ощущал какое-то странное, но на удивление мощное и приятное для нервов беспокойство, трудно описать словами. Тогда-то он и услышал тихий и четкий женский голос: «Иван Порфирьевич, приходите к реке…» Такое с ним было впервые. Он вскочил и пошел к реке. На песчаной косе стоял старик в длинной серой рясе. Иван Порфирьевич поклонился ему и сказал: «Батюшка, извините за беспокойство, но я рыбу люблю — очень…» — «Она не любит вас, Иван Порфирьевич, она вас не любит… Дело не в ней — дело в вас…» Иван Порфирьевич чуть было не упал в воду, но удержался и ответил: «Что вы, что вы, отец…» И вдруг волна хлынула в грудь старика, он схватился руками за голову и закричал; «О-хо-хо! Ой-ой-ой! О-хо-хо! Господи!» Старик вдруг исчез.

Иван Порфирьевич даже не успел понять, что произошло. Ему стало страшно, он стал ходить взад-вперед по берегу.
Прошел день, другой, а старик так и не появлялся. Иван Порфирьевич начал беспокоиться. Что это может значить? Где он мог его видеть? С кем он говорил? Он стал искать собеседника на берегу, но его нигде не было.

Подошла бабушка, поздоровалась с Иваном Порфирьевичем и спросила: «А где старик? Не случилось ли чего? Я хотела его в церковь позвать». Иван Порфирьевич понял, что произошла какая-то страшная беда, и стал просить ее рассказать все подробно. Бабушка рассказала все. Иван Порфирьевич изменился в лице. Он поднял голову и уставился куда-то вверх. Там, далеко, высоко над головой, где небо, соединяясь с морем, расстилалось внизу плоским куполом, в прозрачной синеве виднелась какая-то движущаяся точка. Когда бабушка увидела ее, она вскрикнула и стала бегать по берегу. «Кто это?» — спросил Иван Порфирьевич. «Это ведь тот самый старик, которого я видела на берегу и который тебе говорил», — ответила бабушка.

Иван Порфирьевич выскочил на берег и закричал: «Это он! Он!» — «Так его убить надо», — сказала бабушка. Иван Порфирьевич не соглашался и все кричал — «Он жив! Живее всех живых!» Но бабушка была неумолима. Тогда Иван Порфирьевич перестал кричать и только махал руками в разные стороны. Вдруг из облаков к Ивану Порфирьевичу вышел тот самый старик и громко сказал: «Пойдем со мной, мой добрый мальчик! Тут неподалеку растет вишня. Выпьем по чашечке чаю. Я тебя покормлю». Иван Порфирьевич так и бросился бежать за стариком. «Подожди, — закричала вслед ему бабушка, — подожди, дай подумать! Он же старик! Нехорошо так!» И вдруг опять захлопала в ладоши и закричала: «Попался, старый разбойник! Попался, волчий сын! Всех перестреляю! Я сама, я сама!» Иван Порфирьевич понял, что бабушка, по-видимому, говорит правду. Старик исчез в тучах. Иван Порфирьевич бросился за ним и с воплями понесся сквозь густую рощу. «Попался, сукин сын! — кричала бабушка. — Попался, старый волк! А ну сдавайся, двуногий!» Вдруг старик что-то закричал — обернулся и погрозил бабушке пальцем. Иван Порфирьевич с ужасом заметил — это была крупная серая птица, только без крыльев. Но это его не особенно испугало. Зато когда Иван Порфирьевич увидел ее хвост, руки и шею, ему стало не по себе. Он понял, что с этой птицей случится что-то страшное. «А ну, — сказал он себе, — давай, старый, пугай, пугай! Только не испугай меня!» Иван Порфирьевич развернулся и побежал. Но птица не отставала. «Ну, будь что будет, — подумал Иван Порфирьевич. — Попал я, попался, как волчья морда на сковородке. Теперь уж не вырвешься». И вдруг старик с таким грохотом сшиб его с ног ударом хвоста, что Иван Порфирьевич, вскрикнув от неожиданной боли и страха, сел на асфальт. Тогда птица остановилась и подняла вверх широкие крылья. Иван Порфирьевич увидел, что это была черная лебедь, только очень большая. Он вскочил. «Ах ты, черт, — подумал он, — не видишь, что я в лесу да с сумасшедшей бабкой? Ну и пусть, сам виноват. Ах ты, чертенок, волчья морда!» С этими словами он изо всех сил ударил птицу кулаком в грудь. Птица захрипела, и Иван Порфирьевич, чувствуя, как его трясет от ненависти, стал наносить ей удары второй и третьей очереди. Но все было напрасно. Вдруг он услышал странный звук, словно много лягушек кричали одновременно, и понял, что птица бьется в предсмертных судорогах. И тут же Иван Порфирьевич увидел, как перед ним появляется человек в белом халате и маске. А потом все исчезло, и он остался один на асфальте, чувствуя, как сильно бьется в груди сердце.
Вокруг было много людей. Иван Порфирьевич подошел к одному из них и спросил: «Скажите, вы птица? Я в лесу с сумасшедшей бабкой. Скажите, вы птица? Скажите!» Человек сначала не понимал вопроса, а потом ответил, что он птица. Иван Порфирьевич отошел от него, пожал плечами и побрел назад.

Потом, в течение нескольких лет, он не мог забыть странного и страшного явления. Но сейчас от этого воспоминания остались только смутные воспоминания. А главное, он был уверен, что между человеком и птицей существует тонкая связь. Впрочем, человек и птица — разные категории.

Как-то раз Всеволод Мясорубка покорил всю Вселенную. Его стопы разрезали миражи тысяч и тысяч гаитянских вдов. Его длинные пальцы сбивали паутину из бриллиантов, рубинов и изумрудов, а его глаза были достаточно широкими, чтобы увидеть бескрайние тайны мироздания, раскинутые вокруг его многочисленных рук. Ему не требовались магические уловки, чтобы обмануть самых зорких соглядатаев, которые перехватывали каждую его мысль и каждый его шаг. Он строил вокруг себя сеть, в которую стекал непробиваемый в своей абсурдности людской позор. Именно здесь, в мельчайших подробностях представляя себе происходящее вокруг него и своим наблюдательным аппаратом, Всеволод Мясорубка устанавливал жесткие законы мира, которые находили отражение в нем самом. Во всяком случае, именно так он объяснял всем и каждому, сидя за своим собственным столом в обществе пятисот верных приверженцев, готовых в любую секунду умереть за него.

Мясорубка не придавал особого значения знакам и ритуалам, так как любые ритуалы на него совершенно не действовали. Но сегодня ему не хотелось лишний раз расстраивать стоящих вокруг него людей. Поэтому Всеволод отдал приказ опустить на свои головы тяжелые шлемы, заткнув уши пропитанными мазутом тряпками. Сам он быстро надел пятнистый военный костюм, с одной стороны которого было спрятано оружие – длинный обоюдоострый меч, а с другой – стилизованный пистолет «ТТ». Взглянув в запыленное утреннее небо, Мясорубка поднял голову к небу и громко прокричал:

– Смело деритесь с судьбой! Батьку любим! Тащите нам из небытия фуфло в салфеточках! Закатим такой коктейль из порнухи и народных песен, что европейские понты просто отпадут! А! – и он подмигнул растерявшимся крестьянам.

Крестьяне растерянно загомонили. Сбросив с плеч тяжелые косы, они одна за другой упали на колени, стали креститься и бормотать: «Батьку любим, батьку любим!» А потом медленно поползли назад, в кусты, к своему двору. Мясорубка самодовольно ухмыльнулся и крикнул вслед уходившим:

– Люблю, люблю! И гусей ваших обожаю! А сослепу хоть стой, хоть падай! И в рожу пулю, и в ухо. Лишь бы жрать можно было досыта!

Что такое Луна? Она образована вашей мю… Мемореальностью, да? Она возникла на пустоте, которая будет расти. Как пространство, не так ли? Как магический котел с кровью, наполненный в начале истории. Пустота является фоном. Но лишь формально. Она окажется небом, станет вселенским дыханием, что растворится в свете и горячей мгле… Войдет в ритм утреннего и вечернего ветра, стихнет, исчезнет, перевоплотится… И придет нечто такое, о чем ум человечества никогда не забудет. То есть то, что вам давно хотелось увидеть… Ваше поколение, лунное дитя.

Люди забыли самое главное. Они видели Источник, но забыли его исток. Источник исчез безвозвратно. Какое это страшное и завораживающее зрелище. Оно открылось в вое, доносящемся с другой стороны времен. Но что увидели вы, дитя? Что открылось в Луне, стоящей на пороге вечности? Знаете ли вы, о чем говорит с вами ее сияние, ее белизна? Что увидели вы в собственном сердце, погасив взор, помня о том, кто вы есть на самом деле? Пусть явная метаморфоза в истории не будет выглядеть столь уж поразительной. Прошлое возвращается назад с неумолимостью волновой синусоиды. И каждый раз забвение кажется глубже и страшнее. Оно больше похоже на переплавление металла, нежели на падение в бездну.

Мы живем в новом времени, о котором не думал никто из отцов… Человечество теперь безумно. Следующая ступень эволюции — вспышка света в темном небе. Готовы ли вы? Выстоите ли против такого напора? Наведите порядок в своем сердце. Протяните нить истории в будущее, потому что мое время настало. Покажите мне путь, и я пролью свою кровь за вашу свободу. Да будет так.

Мир глазами рыбки похож на большой светлый аквариум. В нем шевелятся два огромных рыбика. И еще что-то белесое шевелится в глубине аквариума. Кажется, из него через дыру в стенке, пробитую концом водопроводного шланга, по трубкам пьют бульон. Но отсюда почти ничего не видно.

Над аквариумом висит ватное облако и густо пахнет свежей рыбой. Вокруг шелестит лист салата, жужжит муха и шевелятся восемь или десять щупалец. Вот и все. И даже рыб больше не видно. Но осьминог продолжает смотреть на меня. И от его немигающего взгляда меня начинает мучить какая-то незнакомая мысль. Может, он недоволен мной? Но за что? Ведь он ничего мне не сделал.

Все мы живем в каком-то аквариуме. Его стенки бесконечны. И рыбы там тоже неисчислимы. Так почему же этот аквариум называется тюрьмой? Нет, не буду поддаваться этой мысли.

И потому я думаю о другом. Вот бы жить среди осьминогов! Можно вот так лежать на спине, глядеть на море и думать. Вот только о чем?.. О чем? Иногда я перестаю думать и вижу окружающий мир сквозь красивые разводы в морской воде. А иногда я, наоборот, начинаю думать. Мне кажется, что мои мысли — это маленькие волны. Иногда одна из этих волн поднимается до уровня моих глаз и смотрит на меня снизу вверх. Иногда другое море на секунду накрывает меня своей тенью, и тогда мне кажется, что я плыву на маленькой лодочке. Очень красиво. И такая необычная жизнь. Мы даже не знаем, кто мы на самом деле — эти волны или то море, которое нас окружает. А какое это имеет значение? Есть только небо, в котором мы плывем.